«Если бы не камни на дне, ручей не журчал бы так звонко»,– всегда любил повторять Карл Перкинз. Он пережил свою долю злоключений, и они заставили его смотреть на жизнь философски. «У него никогда не было пафоса,– говорит патриарх кантри-музыки Джонни Кэш.– Он прошел через трудные времена, но это не обозлило его. Карл – настоящий мужчина!»
Карл Перкинз сегодня если не забыт, то, во всяком случае, не слышен. Как замечал Джерри Ли Луис, подростки, поклонники рока (по сравнению с блюзовой и кантри-публикой), жестоки в своем непостоянстве: перестань их ублажать, и они тебя забудут. Успех в хит-парадах всегда был делом ненадежным для белых деревенских парней, работавших в направлении, обратном от Чака Берри, и добившихся синтеза кантри и блюза. Это был рок-н-ролл. Пресли из них – единственный, кто преуспел за пределами Нэшвилла; остальные – Карл, Джерри Ли, Рой Орбисон, Конуэй Туитти, Билл Хэйли – все они имели свой кусок мяса с кантри-рынка. А если пользовались успехом у молодежи,— то и «кадиллак». В эту когорту, вероятно, попал бы и Бадди Холли, переживи он свой звездный час.
Когда просишь в магазине альбом Перкинза, продавцы недоуменно переспрашивают: «Кого?» Диск-жокеи, да и коллекционеры тоже ничем не могут похвастаться, а немногие знающие поклонники «старых, но золотых» уверены, что Перкинз умер много лет назад. Некоторые помнят «Синие замшевые туфли» только как суперхит Элвиса Пресли. Но перепевка Элвиса – лишь небольшая дань гению Карла, запечатленная в истории рок-н-ролла.

Боб Дилан рассказывает, что первой его пластинкой, записанной на какой-то «левой» фирме в Миннесоте, была «Matchbox» (Спичечный коробок). «Blue Suede Shoes» cтала обязательной песней для любой честолюбивой рок-группы. Джон Леннон, впервые играя с «ПЛАСТИК ОНО БЭНД», объявил, что будет играть только то, что все хорошо знают, поскольку ничего заранее не репетировали. Тогда он и Эрик Клэптон моментально кинулись: «One for the money, two for the show, three to get ready, now go, cat, go!» Клэптон, недавно познакомившийся с Карлом, все выведывал, как это у него получается такой «кусающий» гитарный звук на сцене. Джордж Харрисон, позже преклонявшийся перед всемирно известным индийским исполнителем на ситаре Рави Шанкаром, сперва боготворил гитару Перкинза и, не стесняясь, просил: «Покажи-ка мне этот пассаж еще разок, Карл». «БИТЛЗ» в начале своей карьеры записали больше песен Перкинза, чем кого бы то ни было: «Everybody’s Tryin’ To Be My Baby», «Matchbox», «Honey Don’t», «Lend Me Your Comb». Вариант песни «Sittin’ On Top Of the World» (Cижу на крыше мира) в исполнении «ГРЭЙТФУЛ ДЭД» взят, как говорил давнишний поклонник Перкинза, Джерри Гэрсиа, из записанной Карлом кантри-классики.

Карл не упускал случая рассказать молодым музыкантам о своих первых днях на фирме «Сан Рекордз». Долгое время ему не верили, когда он говорил о неизвестных записях Пресли, Джерри Ли Луиса, самого Карла и Джонни Кэша, поющих госпел-мелодии. Не верили, что Сэм Филлипс по сентиментальным причинам это все придержал, когда продавал весь материал Элвиса компании «Ар-Си-Эй». Тем не менее в 80-е годы эти записи вышли альбомом под названием «A Million Dollar Session».
А вот как Карл рассказывал в интервью английской газете «Гардиан» историю «Синих зам-шевых ботинок»: «Это самая легкая песня, что я написал. Встал в три утра, чтобы не забыть ее. В голове была уже идея, когда я глядел на мальчишек у края сцены, гордившихся своими городскими туфлями. Ведь надо быть по-настоящему бедным, чтобы думать про новые замшевые туфли, как у меня. Тем утром я спустился из спальни и написал слова на картофельном пакете – у нас не было причины держать дома писчую бумагу. Играть я не посмел, ведь двое моих малых спали, а как только заставишь этих шельмецов спать, тут уж их не буди! Когда я рассказал Сэму о песне, он первым делом спросил: «Это что-то типа «О, ейные золотые тапки»?
Он встречался с «Битлз», когда был у них в фаворитах. «Я первый раз поехал в Англию,– вспоминает Карл.– В конце кто-то из рекламных агентов нашего турне пригласил меня на вечеринку. Мы приехали в такой большой старый дом, вроде замка, но когда представились на входе, двери захлопнулись. «Не хотят они знакомиться с таким парнем из Теннесси»,– сказал я и двинул было назад, но тут двери открылись, и мы вошли. Там были все такие длинноволосые ребята с девчонками, и я вроде признал среди них «битлов», пару человек уж точно. Тогда Ринго Старр постучал по бокалу, все в комнате замолчали, и он сказал: «Леди и джентльмены – Карл Перкинз!» И вся комната взорвалась аплодисментами. Я был так ошеломлен, просто не знал, что сказать! Они пригласили меня присоединиться, и Джордж спросил, что я делаю завтра. «Ничего», – ответил я, хотя собирался уезжать домой. На следующее утро подкатил «роллс-ройс» и повез меня из моего потертого отеля в студию. Ринго назвал меня «мистером Перкинзом», из-за чего я очень смутился, и спросил, не возражаю ли я, если он споет «Honey Don’t» и «Matchbox». Я сказал: «Да нет, что ты, конечно, не возражаю, только проследи, чтобы чеки за авторство обязательно дошли до Карла Перкинза в город Джексон, что в Теннесси, США». Они «нарезали» темы, пока я был в студии. Я играл на дубле, который так и не вышел, но ребята мне полюбились, а чеки нормально дошли и помогли мне в трудные времена».
«Blue Suede Shoes» была четвертой песней, записанной Карлом Перкинзом, его первый хит и самая лучшая вещь, его коронный номер. И хотя травма ноги свела некогда горячие танцы певца до мелкого подпрыгивания, он не раз возвращал нас к бесшабашной жизни. «Ты можешь сжечь мой дом»,– поет он в позе романтика пятидесятых, стоящего возле аптеки,–
Украсть машину,
Выпить из старой жестянки
Весь мой кир.
Ты можешь сделать все, что захочешь,
Но эй, эй, дружище, не тронь мой шуз,
Не наступи
На мой синий замшевый шуз,
Делай, что хошь,
Но не тронь тот синий замшевый шуз!
Это была песня, указавшая путь. С отличным танцевальным битом, чистой и энергичной гитарой и насмешливо-серьезным текстом, она стала образцом подросткового ощущения в роке, образцом вызывающей самонадеянности. Подобные песни буквально вылепили подростков пятидесятых, почти что хулиганов с мускулистыми плечами в безрукавых футболках и кожаных куртках. На зеркалах их «фордов’51» висели игральные кости. Они тратили часы, чтобы придать «коку» нужный завиток. Они всю субботу слонялись без дела, собираясь вечером в кинотеатре, чтобы увидеть Марлона Брандо в фильме «The Wild One» (Необузданный). И все они любили «Замшевые ботинки». Некоторые радиостанции крутили песню целыми днями, и миллионы услыхавших ее мальчишек могли сказать: «Это моя песня, это же мы! Отстань, эй, от моих синих замшевых туфлей!»
Карл напевал свою песню, блюз белого мальчонки, выросшего из изнуряюще-бедных тридцатых годов и военных сороковых в надежду пятидесятых. Будучи гораздо ярче стандартных кантри-звезд, Карл и его шпанистые товарищи, как впрочем и их поклонники, не имели никаких шансов в студиях крупных нэшвиллских компаний. Ведь Нэшвилл к тому времени стал признанной «столицей» кантри-музыки. Поэтому они ехали в Мемфис на фирму «Сан рекордз», которая до того шлепала этикетки почти исключительно на пластинки с блюзовыми записями. Это было само по себе небольшой революцией: новое поколение кантри-певцов нашло дом родной на фирме для, так сказать, «ниггеров». Так они преобразили и прославили «Сан», покуда нэшвиллские компании – а по сути местные конторы нью-йоркских фирм – не проснулись и не стали спешно выкупать их у Филлипса, который так и не привык к большому успеху.
И Карл тоже не привык – кроме тех недолгих месяцев, пока Элвис не стал международным феноменом. Другие кантри-парни имели гораздо больше глянца и пользовались большим успехом, а Карл жил своей профессиональной жизнью у них в тени.